Дело Мамонтова

Как получилось, что этот известный и опытный бизнесмен после двух десятков лет успешной деятельности потерпел полный крах? В начале XX века суждения высказывались самые различные. Некоторые полагали, что мамонтовское дело — результат интриг в высших эшелонах власти, где шла борьба за влияние между министром юстиции Муравьевым и поддерживающим предпринимателя министром финансов Витте.

 

Другие утверждали, что чиновники и дельцы не могли простить Мамонтову популярности, и что "он был разорен и опозорен главным образом за свое отступничество от традиций московского купечества". И если бы не его увлечение искусством, то "его, конечно, поддержали бы и не допустили бы до скандального погрома". Похожей была и точка зрения Горького, который писал Чехову осенью 1900 года: "Видел я Мамонтова — оригинальная фигура! Мне совсем не кажется, что он жулик по существу своему, а просто он слишком любит красивое и в любви своей — увлекся".

 

Брюсов в своем дневнике записывает, что Мамонтова "все жалеют, говорят, что его недочеты — это взятки, которые он дал в высоких сферах". Вообще, "дело Мамонтова" до сих пор обстоятельно не раскрыто.

Савва Иванович Мамонтов родился в Ялуторовске, небольшом уездном городке Тобольской губернии, расположенном на старинном Сибирском тракте. В выписке из метрической книги местной Вознесенской церкви говорится: "Сего 1841 года месяца октября записан Савва, рожденный второго и крещеный девятого числа означенного месяца. Родители: в городе купец Иван Федорович Мамонтов, законная жена Мария Тихоновна, оба вероисповедания православного".

 

В конце 1840-х годов отец Саввы перебирается в Москву, чтобы возглавить откупное хозяйство в Московской губернии. Очевидно, откупной промысел был удачным, и семья устраивается в Первопрестольной буквально по-барски: арендует роскошный особняк на Первой Мещанской, принадлежавший ранее графам Толстым, дает званые вечера и балы. Среди гостей много влиятельных сановно-сиятельных лиц.

Савву определяют во Вторую московскую гимназию, но особого старания он не проявляет, и через год отец отправляет его в Петербург, поступать в Горный корпус. Здесь Савва проучился полтора года и, как явствует из свидетельства, "был поведения хорошего". Сложнее было с прилежанием. Вообще, для понимания личности Саввы Ивановича необходимо учитывать, что он был чрезвычайно увлекающимся человеком. То, что казалось ему неинтересным, а следовательно, несущественным, он просто игнорировал.

 

В седьмом классе Савва не выдержал выпускного экзамена по латинскому языку. Это был, что называется, конфуз. Взрослый, почти девятнадцатилетний молодой человек не получил свидетельства и был зачислен во второгодники. И отец, и сын тяжело переживали случившееся. Однако нашлись догадливые люди, порекомендовавшие "удачную комбинацию". В Петербургском университете свидетельства об окончании гимназии тогда не требовали, а латынь за Савву сдал другой человек. Этот "маленький подлог" помог молодому Мамонтову стать студентом, а затем перевестись в Московский университет на юридический факультет.

В Москве Савва всерьез увлекся сценическим искусством. В то время частные труппы еще не были разрешены, но существовали различные кружки, самым известным из которых был Секретаревский драматический (по имени владельца дома, где устраивались спектакли). Возглавляли его Островский и Писемский. "Почтенные литераторы, — вспоминал Савва Иванович, — очень нас любили, да и было за что, ибо мы из сил рвались и играли очень забавно".

 

В августе 1862 года Савва дебютировал в "Грозе" в роли Кудряша, Дикого играл сам Островский. На спектакль пришел Мамонтов-старший и даже прослезился в последнем акте. Однако сентиментальная слеза не могла поколебать деловую натуру Ивана Федоровича, всерьез обеспокоенного будущим своего сына.

Вскоре после спектакля, чтобы отвратить наследника от "непозволительных столичных удовольствий", отец оправляет его в Баку по делам Закаспийского товарищества. Основано оно было Иваном Мамонтовым совместно с другим крупнейшим московским откупщиком Кокоревым и специализировалось на экспорте шелка. Спрос на этот экзотический товар в России постоянно рос, и промысел давал хорошую прибыль. После Петербурга и Москвы маленький, пыльный, прокаленный солнцем Баку, где не было ни друзей, ни знакомых, произвел на Савву гнетущее впечатление.

 

Сразу стало ясно, что деловой надобности в его прибытии не было, и сын совладельца фирмы был устроен простым служащим. Сначала Савва протестует и просит в письмах разрешения вернуться в Москву, но, видя непреклонную волю отца, смиряется и целиком погружается в новые для него торговые занятия, довольно быстро входит во вкус и проявляет завидную сноровку. Иван Федорович начинает вводить сына в курс семейных финансовых дел и уже говорит с ним, как с законным наследником и компаньоном. Но в дело вмешивается случай.

Савва тяжело заболевает, и после трудного выздоровления врачи советуют отправить его за границу. В начале 1864 года отец командирует Савву в Милан для поправления здоровья и ознакомления с торговлей шелком. Подробности того, как Мамонтов-младший овладевал в Италии премудростями коммерческой науки, не сохранились, однако доподлинно известно, что именно в этот период он "серьезно заболел" оперой и даже стал брать уроки пения. Не без юмора Савва Иванович позднее вспоминал, что во время его занятий с маэстро извозчики, стоянка которых располагалась под окнами снимаемой им комнаты, не выдерживали и уезжали. Но настырный Мамонтов все-таки одолел искусство вокала и даже получил приглашение в один из миланских театров "второй руки". Однако дебют на оперной сцене так и не состоялся. Иван Федорович, прознавший об очередных "непозволительных занятиях", отозвал сына в Москву.

 

Эта первая поездка в Италию примечательна еще и тем, что именно здесь Савва Иванович познакомился с Елизаветой Григорьевной Сапожниковой, дочерью известного купца, ставшей его женой. Избранница его по тогдашним меркам была девушкой образованной, начитанной, она много занималась музыкой и страстно любила немецких классиков, особенно Бетховена и Шумана. Вернувшись осенью 1865 года в Москву, молодая чета поселилась в доме на Садово-Спасской, который купил для них Иван Федорович. Этот особняк постепенно превратился в один из интереснейших центров художественной жизни не только Москвы но, пожалуй, и всей России. Но все это было позднее. Пока же отец начал приобщать сына к железнодорожному предпринимательству. При личном и финансовом участии Ивана Федоровича была построена Троицкая железная дорога, одна из первых в России. Он связала Москву с Троице-Сергиевым Посадом. Иван Федорович справедливо полагал, что у железнодорожного строительства в России большое будущее.

После смерти отца в августе 1869 года Савва Иванович не уходит из дела, набирается коммерческого опыта и завоевывает одну позицию за другой. Он остается владельцем конторы, торгующей строительными материалами (операции с шелком были прекращены еще в 1860-е годы), и продолжает успешно заниматься железнодорожным бизнесом. "Не знаю, что будет дальше, но сейчас мне вообразить немыслимо, чтоб я бросил это дело, уж больно полюбилось и удача заманчива" (из письма Мамонтова жене). В 1872 году Мамонтов становится директором Общества Московско-Ярославской (Северной) железной дороги.

 

Однако известность как крупный и удачливый предприниматель Савва получил, построив железную дорогу, связавшую Донецкий каменноугольный бассейн с Мариупольским портом. В 1876 году правительство назначило для потенциальных концессионеров торги. Одним из соискателей концессии был Мамонтов. Летом 1876 года он сообщал жене: "Получу ли я дорогу или нет — это все равно, но во всяком случае нравственно я выиграл сильно... Это первое серьезное и большое дело, где я иду совершенно самостоятельно". Он одержал победу и получил концессию. Дорога была выстроена прекрасно, и в начале 1890-х годов ее выкупило государство.

Дело Мамонтова процветало. Казалось, при таких прибылях можно спокойно благоденствовать, ничем не рискуя. Но Савва Иванович оставался самим собой: человеком неуемной энергии, постоянно одержимым новыми идеями и планами. Мамонтов затевает грандиозную комбинацию. Смысл ее состоял в том, чтобы создать конгломерат связанных между собой промышленных и транспортных предприятий. Он берет в аренду у казны запущенный Невский механический завод, который должен был поставлять вагоны для мамонтовских железных дорог. Чтобы обеспечить Невский сырьем, приобретает еще и Николаевский металлургический завод в Иркутской губернии. По тем временам — дело невиданное. По сути, это была попытка создать один из первых в России крупных концернов. Но Савва Иванович до конца не осознавал всю сложность поставленной задачи. Новое дело требовало огромных затрат.

 

Первые годы Мамонтов вкладывал в будущий концерн свои личные средства. Их не хватило, и тогда он начал финансировать новое детище из кассы Северной дороги, но и этого оказалось мало. Затем по совету Витте он обращается к петербургским финансовым заправилам и идет на рискованный шаг. Савва Иванович продает акции Северной дороги Петербургскому Международному коммерческому банку и получает ссуду под залог акций и векселей, принадлежавших ему и его родственникам. Он ставит на карту все. И проигрывает.

 

Связываясь с банком, Мамонтов хотел получить передышку, а затем, добившись концессии на постройку железной дороги Петербург-Вятка, за счет казенных субсидий рассчитаться с кредиторами. Одобрение подобных планов зависело от высокопоставленных чиновников. Савва Иванович, много лет общавшийся с ними, знал, что самым надежным способом добиться согласия служит взятка. Мы не знаем всех, кому платил Мамонтов, но достоверно известно, что правая рука Витте, директор Департамента железнодорожных дел тайный советник Максимов, был у него, что называется, на содержании. В конечном счете, концессию на строительство дороги Петербург-Вятка Мамонтов получил, но было уже поздно.

Слухи о неблагополучии в делах Мамонтова стали циркулировать после того, как ему не удалось вовремя погасить свой долг Международному банку. Министерство финансов назначило ревизию, в ходе которой выяснилось, что из кассы Общества Северной железной дороги деньги переводились другим мамонтовским предприятиям, которые юридически не были с ним связаны. Такие финансовые операции законом были запрещены. Это было одним из главных пунктов обвинения. Кроме того, требовали удовлетворения и кредиторы. Савва Иванович еще надеялся, что ему окажут поддержку и до суда дело не дойдет. Однако Витте не проявил желания помочь, а петербургские банковские дельцы, в руках которых оказался основной пакет акций дороги и долговые обязательства Саввы Ивановича, и слышать не хотели о полюбовном удовлетворении претензий.

 

Такая позиция наводит на мысль, что финансовые тузы стремились не только захватить в свои руки лакомый кусок — Северную дорогу, но и навсегда покончить с Мамонтовым. Между тем, положение не было безнадежным. Согласно балансу, составленному Мамонтовым, общая стоимость его имущества оценивалась в 2 миллиона 660 тысяч рублей, а претензии кредиторов составляли 2 миллиона 230 тысяч рублей. Однако иски были представлены в суд.

В 1899 году в своем доме на Садовой Мамонтов был арестован и помещен в Таганскую тюрьму, куда его вели пешком через весь город под конвоем. Деятельный, жизнелюбивый и далеко не молодой человек на несколько месяцев оказался в одиночном заключении. Это была совершенно неоправданная жестокость. Следователь по особо важным делам, ведший дело Мамонтова, определил колоссальный залог в размере 763 тысяч рублей. Богатые родственники Сапожниковы и Савва Морозов были готовы внести требуемую сумму, но совершенно неожиданно следователь увеличил ее до 5 миллионов рублей! Быстро собрать такие деньги было практически невозможно.

 

На все имущество Мамонтова наложили арест. Его бумаги были изъяты и скрупулезно изучены. Но никаких убедительных данных, подтверждающих махинации, так и не нашли. Правда, удалось обнаружить несколько писем помощника Витте Максимова, в одном из которых он выражал благодарность за присланную семгу. Эта "рыба" стала темой особого разбирательства. Очевидно, не лишены оснований утверждения, что глава юридического ведомства Муравьев действительно интересовался в первую очередь сведениями, которые можно было использовать против министра финансов Витте.

 

Не удалось документировать и корыстный умысел в действиях самого Саввы Ивановича. Вообще-то вся эта история была лишь формальным нарушением закона. Ведь и железная дорога, и Невский завод находились в руках мамонтовской семьи. Предприятия были лишь юридически независимыми, а фактически существовала известная общность средств.

Газетная шумиха, поток сенсационных бездоказательных "разоблачений" способствовали тому, что вокруг арестованного стал образовываться вакуум. Некоторые люди, которым Савва Иванович всемерно помогал и кого считал своими друзьями, вдруг как-то "забыли" о нем. Особенно тяжело он переживал предательство Шаляпина и Коровина, которые покинули мамонтовскую Частную оперу и не проявили в первые месяцы после краха особого интереса к судьбе мецената.

 

Однако остались люди, не изменившие своего отношения к нему. На Пасху, в апреле 1900 года, по инициативе Васнецова и Поленова был составлен памятный адрес на имя Саввы Ивановича, который подписали практически все художники мамонтовского кружка: Серов, Врубель, Суриков, Остроухов... Рабочие и служащие Северной дороги, среди которых Савва Иванович пользовался авторитетом и уважением, собирали деньги для "выкупа". С первого дня ареста хлопотала за мужа и Елизавета Григорьевна.

 

Кстати, к этому времени брак Мамонтовых фактически распался. На причину указал в своих воспоминаниях художник князь Щербатов. По его словам, Савва Иванович влюбился в певицу Любатович, "разрушившую его семейную жизнь". К этому уместно добавить следующее. Действительно, уже с середины 1890-х годов Савва Иванович и Елизавета Григорьевна живут раздельно. Когда же над головой мецената сгустились тучи, Любатович потеряла к нему всякий интерес. Совершенно иначе повела себя Елизавета Григорьевна. Она была добрым, сострадательным и глубоко верующим человеком, и с самого начала не одобряла некоторых увлечений мужа. Все эти ночные катания на лошадях, рестораны, застолья заполночь, цыгане и тому подобные удовольствия были ей чужды. Но когда Савве Ивановичу стало действительно плохо, она, не задумываясь, переступила через свои обиды и уязвленное самолюбие. Однако сделать ей практически ничего не удалось, хотя она и стучалась во многие двери.

 

Старались облегчить участь Мамонтова и его друзья. В феврале 1900 года во время работы над портретом царя Серов, по его словам, решился попросить у государя за Мамонтова. На что император ответил, что распоряжение им уже сделано. Однако в следственном деле нет никаких следов царского вмешательства в судьбу Мамонтова.

 

Более пяти месяцев провел Савва Иванович в одиночном заключении, и только после того как врачебная комиссия констатировала, что он "страдает болезнями легких и сердца", следователь был вынужден отпустить его под домашний арест. Поселился Савва Иванович в своем небольшом доме в Петропавловском переулке на Новой Басманной, строго опекаемом полицией.

 

Знаменитый дом на Садовой со всеми книгами, картинами, скульптурами, мебелью простоял опечатанным более двух с половиной лет. Всю "мерзость запустения" описал Гиляровский в заметке под характерным названием "Помпея в Москве". Ему удалось проникнуть в дом зимой 1901 года: "Ледяным погребом веет от злополучного здания, гулко раздаются шаги под заиндевевшими сводами... Орнаменты на резной итальянской мебели обвалились, деку рояля, испещренную художественной инкрустацией, повело, и на всем, как кровяные пятна, краснеют сургучные печати судебного пристава...". Даже в спальне хозяина на столе лежали "четыре костяные запонки и стальное пенсне, снабженное печатями, — это тоже движимость...".

В 1900 году в Московском окружном суде в здании Судебных установлений в Кремле началось судебное разбирательство по делу Мамонтова. Обвинителем выступал прокурор Курлов, защитником — известный "златоуст русской адвокатуры" Плевако. Процесс длился несколько дней. Присяжные вынесли вердикт: "Невиновен". "Зал дрогнул от рукоплесканий. Не могли остановить оваций и толпы, которая бросилась со слезами обнимать своего любимца". Хотя коллегия присяжных не нашла в действиях Саввы Ивановича состава преступления и оправдала его, дело не было закончено. Требовали удовлетворения иски. Московский окружной суд признал Савву Ивановича несостоятельным должником. Имущество мецената пошло с молотка, и, в конечном счете, все претензии были удовлетворены. Пострадавшим оказался лишь сам Мамонтов.

 

В конце 1900 года Савва Иванович покидает свой дом на Басманной и перебирается в дом Иванова за Бутырской заставой. Здесь, в небольшом деревянном домике, и прожил Мамонтов последние годы. Крушение деловой репутации, потеря состояния, сплетни и пересуды — все это не могло не сказаться на Савве Ивановиче. Он сравнительно редко теперь появлялся на людях, жил замкнуто и общался с ограниченным кругом людей.